Неточные совпадения
На это
отвечу:
цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для того, чтобы законодатели не коснели в праздности…"
Он взглянул
на небо, надеясь найти там ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и чувств нынешней ночи.
На небе не было более ничего похожего
на раковину. Там, в недосягаемой вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по
целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с тою же нежностью, но и с тою же недосягаемостью
отвечало на его вопрошающий взгляд.
— Ну, будет, будет! И тебе тяжело, я знаю. Что делать? Беды большой нет. Бог милостив… благодарствуй… — говорил он, уже сам не зная, что говорит, и
отвечая на мокрый
поцелуй княгини, который он почувствовал
на своей руке, и вышел из комнаты.
Упав
на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и
целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев
отвечала на его
поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
Отвечая на вопросы о том, как распорядиться с вещами и комнатами Анны Аркадьевны, он делал величайшие усилия над собой, чтоб иметь вид человека, для которого случившееся событие не было непредвиденным и не имеет в себе ничего, выходящего из ряда обыкновенных событий, и он достигал своей
цели: никто не мог заметить в нем признаков отчаяния.
— Нет, мне некогда, я только
на одну секундочку, —
отвечал Степан Аркадьич. Он распахнул пальто, но потом снял его и просидел
целый час, разговаривая с Левиным об охоте и о самых задушевных предметах.
Собакевич
отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал
на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть
на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де
целые деревни.
Несмотря
на то, что княгиня
поцеловала руку бабушки, беспрестанно называла ее ma bonne tante, [моя добрая тетушка (фр.).] я заметил, что бабушка была ею недовольна: она как-то особенно поднимала брови, слушая ее рассказ о том, почему князь Михайло никак не мог сам приехать поздравить бабушку, несмотря
на сильнейшее желание; и,
отвечая по-русски
на французскую речь княгини, она сказала, особенно растягивая свои слова...
— Вы сами же вызывали сейчас
на откровенность, а
на первый же вопрос и отказываетесь
отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам все кажется, что у меня какие-то
цели, а потому и глядите
на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не возьму
на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да и говорить-то с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
В этот же вечер сговорилась она с Разумихиным, что именно
отвечать матери
на ее расспросы о брате, и даже выдумала вместе с ним, для матери,
целую историю об отъезде Раскольникова куда-то далеко,
на границу России, по одному частному поручению, которое доставит ему, наконец, и деньги и известность.
Вдруг ему представится, что эти целомудренные руки когда-нибудь обовьются вокруг его шеи, что эти гордые губы
ответят на его
поцелуй, что эти умные глаза с нежностию — да, с нежностию остановятся
на его глазах, и голова его закружится, и он забудется
на миг, пока опять не вспыхнет в нем негодование.
— Вот он! — вскричала она, взмахнув коротенькими руками, подбежала, подпрыгнув, обняла Клима за шею,
поцеловала, завертела, выкрикивая радостно глупенькие слова. Искренность ее шумной радости очень смутила Самгина, он не мог
ответить на нее ничем, кроме удивления, и пробормотал...
— Слухи о подкупе японцев — выдумка монархистов, — строго
ответил Брагин. — Кстати: мне точно известно, что, если б не эти забастовки и не стремление Витте
на пост президента республики, — Куропаткин разбил бы японцев наголову. Наголову, — внушительно повторил он и затем рассказал еще
целый ряд новостей, не менее интересных.
— Нет, иногда захожу, — неохотно
ответил Стратонов. — Но, знаете, скучновато. И — между нами — «блажен муж, иже не иде
на совет нечестивых», это так! Но дальше я не согласен. Или вы стоите
на пути грешных, в
целях преградить им путь, или — вы идете в ногу с ними. Вот-с. Прейс — умница, — продолжал он, наморщив нос, — умница и очень знающий человек, но стадо, пасомое им, — это все разговорщики, пустой народ.
Он смущался и досадовал, видя, что девочка возвращает его к детскому, глупенькому, но он не мог, не умел убедить ее в своей значительности; это было уже потому трудно, что Лида могла говорить непрерывно
целый час, но не слушала его и не
отвечала на вопросы.
Бедный Обломов то повторял зады, то бросался в книжные лавки за новыми увражами и иногда
целую ночь не спал, рылся, читал, чтоб утром, будто нечаянно,
отвечать на вчерашний вопрос знанием, вынутым из архива памяти.
После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по
целым часам повергался в болезненную задумчивость и иногда не
отвечал на вопросы Захара, не замечал, как он ронял чашки
на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по праздникам с пирогом, заставала его в слезах.
И лицо ее принимало дельное и заботливое выражение; даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете.
На всякий же вопрос, не касавшийся какой-нибудь положительной известной ей
цели, она
отвечала усмешкой и молчанием.
Он клял себя, что не
отвечал целым океаном любви
на отданную ему одному жизнь, что не окружил ее оградой нежности отца, брата, мужа, дал дохнуть
на нее не только ветру, но и смерти.
Ей не хотелось говорить. Он взял ее за руку и пожал; она
отвечала на пожатие; он
поцеловал ее в щеку, она обернулась к нему, губы их встретились, и она
поцеловала его — и все не выходя из задумчивости. И этот, так долго ожидаемый
поцелуй не обрадовал его. Она дала его машинально.
— Да… благодарю, — говорила она, подойдя к нему и протянув ему обе руки. Он взял их, пожал и
поцеловал ее в щеку. Она
отвечала ему крепким пожатием и
поцелуем на воздух.
Все засмеялись. Райский
поцеловал ее в обе щеки, взял за талию, и она одолела смущение и вдруг решительно
отвечала на его
поцелуй, и вся робость слетела с лица.
— А вот этого я и не хочу, —
отвечала она, — очень мне весело, что вы придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть
на час будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего не досталось! И я хочу быть — вся ваша… вся! — страстно шепнула она, кладя голову ему
на грудь. — Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она, охватывая его руками за шею и
целуя воздух.
Я нарочно заметил об «акциях», но, уж разумеется, не для того, чтоб рассказать ему вчерашний секрет князя. Мне только захотелось сделать намек и посмотреть по лицу, по глазам, знает ли он что-нибудь про акции? Я достиг
цели: по неуловимому и мгновенному движению в лице его я догадался, что ему, может быть, и тут кое-что известно. Я не
ответил на его вопрос: «какие акции», а промолчал; а он, любопытно это, так и не продолжал об этом.
Один из признаков его веселого расположения — это когда он принимался надо мною острить. Я не
отвечал, разумеется. Вошла Лукерья с
целым кульком каких-то покупок и положила
на стол.
Я обиделся
на французские хлебы и с ущемленным видом
ответил, что здесь у нас «пища» очень хорошая и нам каждый день дают к чаю по
целой французской булке.
Он блаженно улыбнулся, хотя в улыбке его и отразилось как бы что-то страдальческое или, лучше сказать, что-то гуманное, высшее… не умею я этого высказать; но высокоразвитые люди, как мне кажется, не могут иметь торжественно и победоносно счастливых лиц. Не
ответив мне, он снял портрет с колец обеими руками, приблизил к себе,
поцеловал его, затем тихо повесил опять
на стену.
— Бог знает, где лучше! —
отвечал он. — Последний раз во время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а
на берегу опрокинуло
целый дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста человек.
— В Тамбове, ваше высокоблагородие, всегда, бывало,
целый день
на солнце сидишь и голову подставишь — ничего; ляжешь
на траве, спину и брюхо греешь — хорошо. А здесь бог знает что: солнце-то словно пластырь! —
отвечал он с досадой.
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка стояли у закуски. Всё было так обыкновенно, но в душе Нехлюдова была буря. Он не понимал ничего из того, что ему говорили,
отвечал невпопад и думал только о Катюше, вспоминая ощущение этого последнего
поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни о чем другом не мог думать. Когда она входила в комнату, он, не глядя
на нее, чувствовал всем существом своим ее присутствие и должен был делать усилие над собой, чтобы не смотреть
на нее.
— О любопытнейшей их статье толкуем, — произнес иеромонах Иосиф, библиотекарь, обращаясь к старцу и указывая
на Ивана Федоровича. — Нового много выводят, да, кажется, идея-то о двух концах. По поводу вопроса о церковно-общественном суде и обширности его права
ответили журнальною статьею одному духовному лицу, написавшему о вопросе сем
целую книгу…
Приняв «хлебы», ты бы
ответил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и
целого человечества вместе — это: «пред кем преклониться?» Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться.
Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и
ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину
целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром,
на время почему-то от него оторвались…
Скажи мне сам прямо, я зову тебя —
отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с
целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и
на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором
на этих условиях, скажи и не лги!
В сени (где некогда
поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и
на вопросы мои
отвечала, что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова.
— Благодарю покорно, —
ответил он, — я
на той неделе у мужичка три дня проработал, так он полтинник дал.
Целый запас у меня теперь табаку, надолго станет.
— Срамник ты! — сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный конец.
Целые дни молча проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около мужа во время его работы, но
на все его вопросы
отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем все это кончится. Попытался было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
Почувствовавши себя одинокою, она снова сделалась вялою, тоскливо бродила
целыми днями по комнатам и
на ласки мужа
отвечала точно спросонья.
— Для тебя только, моя дочь, прощаю! —
отвечал он,
поцеловав ее и блеснув странно очами. Катерина немного вздрогнула: чуден показался ей и
поцелуй, и странный блеск очей. Она облокотилась
на стол,
на котором перевязывал раненую свою руку пан Данило, передумывая, что худо и не по-козацки сделал, просивши прощения, не будучи ни в чем виноват.
В это время я ясно припоминаю себя в комнате больного. Я сидел
на полу, около кресла, играл какой-то кистью и не уходил по
целым часам. Не могу теперь отдать себе отчет, какая идея овладела в то время моим умом, помню только, что
на вопрос одного из посетителей, заметивших меня около стула: «А ты, малый, что тут делаешь?» — я
ответил очень серьезно...
Отвечая на главный пункт вопроса, касающийся удешевления порций, они предложили свои собственные табели, которые, однако, обещали совсем не те сбережения, каких хотело тюремное ведомство. «Сбережения материального не будет, — писали они, — но взамен того можно ожидать улучшения количества и качества арестантского труда, уменьшения числа больных и слабосильных, подымется общее состояние здоровья арестантов, что отразится благоприятно и
на колонизации Сахалина, дав для этой
цели полных сил и здоровья поселенцев».
Я начну с Александровской долины, с селений, расположенных
на реке Дуйке.
На Северном Сахалине эта долина была первая избрана для поселений не потому, что она лучше всех исследована или
отвечает целям колонизации, а просто случайно, благодаря тому обстоятельству, что она была ближайшей к Дуэ, где впервые возникла каторга.
— Я не совсем с вами согласен, что ваш папаша с ума сошел, — спокойно
ответил он, — мне кажется, напротив, что ему ума даже прибыло за последнее время, ей-богу; вы не верите? Такой стал осторожный, мнительный, все-то выведывает, каждое слово взвешивает… Об этом Капитошке он со мной ведь с
целью заговорил; представьте, он хотел навести меня
на…
— А до господского дома ходив, — вяло
ответил хохол и знаком приказал целовальничихе подать
целый полуштоф водки. — Паны гуляют у господском дому, — ну, я
на исправника поглядел… Давно не видались.
Нюрочка хотела что-то
ответить, но Голиковский быстро
поцеловал у нее руку и вышел. Ей вдруг сделалось его жаль, и она со слезами
на глазах убежала к себе в комнату.
Отвечу коротко
на некоторые ваши вопросы… [Н. Д. Пущина была в это время в Москве по делам имения; писала мужу 11 марта: «Мой сердечный Жанушка, милый муж мой — крепко, со всею нежностию любви моей к тебе, обнимаю тебя и
целую…» (ЦГИА, ф. 1705, № 6).]
— И не стыдно, — говорила она, прерывая свои
поцелуи. — За что, про что разорвала детскую дружбу, пропала, не
отвечала на письма и теперь не рада! Ну, скажи, ведь не рада совсем?
— Я ее исполню, матушка, —
отвечал молодой Райнер, становясь
на колени и
целуя материну руку.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и
отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и снова клала меня, бесчувственного, в крепительную ванну, вливала в рот рейнвейну или бульону,
целые часы растирала мне грудь и спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся
на некоторое время.
Мать подумала и
отвечала: «Они вспомнили, что
целый век были здесь полными хозяйками, что теперь настоящая хозяйка — я, чужая им женщина, что я только не хочу принять власти, а завтра могу захотеть, что нет
на свете твоего дедушки — и оттого стало грустно им».